Дар. 31 часть

Виктор Мирошкин
Дар. 31 часть

Ранее - http://victormiroshkin.blogspot.ru/2016/03/30.html

Уго сопротивлялся усталости. Определённо, совершенно определенно он чувствовал нелепость и искусственность своего обидного положения – заключение под стражу не просто расстраивало его, нет - это было на грани его понимания. Колесико часового механизма ума вдруг как будто дернулось и крутанулось на один зубец вперед, и теперь ум завис на выборе причин неудач, хотя до этого ум упорно пытался объяснить происходящее непонятной и глупой игрой случайных обстоятельств, сваливал всё на злой рок.

Уго показалось, что мозг работает сам по себе и едва не испугался за свой рассудок, его не устраивал такой простой выход – сойти с ума. «Думать самому… надо по порядку…», - приказал он себе, но серьезно перебирать факты помешала явная примесь смешного в сегодняшних издевательствах – он невольно срывался на ухмылки. В голове проскочила умная фраза, - «Попрание смыслов». Уго внезапно понял, что ему всё время приходилось сегодня уступать, а череда событий дня нарочно завела его в тюремный тупик. «Привычный мир почему-то совершенно отказывается меня сегодня понимать… брыкает, лягает целый день», - обиделся Уго, но почему-то беззлобно, просто констатируя, что всё пошло наперекосяк. Теперь он остро почувствовал себя рыбой, выброшенной на берег, а сила, как вода, уходила в песок.

Окончательно сбитый с толку Уго уже почти лихорадочно стал искать точку опоры для какого-нибудь понимания происходящего. Если бы кто-то сейчас вошел к нему в камеру и объявил, что это розыгрыш, совсем как в шоу, которое ему неизменно нравилось, а во главе веселой компании телевизионных шутников стояла бы с цветами улыбающаяся жена, то Уго совершенно не удивился бы, а несказанно обрадовался концу напряжений мозга.

Но ничего не происходило. Мексиканца охватило сильное желание любой ценой выбраться отсюда, из полицейского участка, из этого пренеприятнейшего места. Он думал об этом с самого первого шага внутрь решетчато-клеточной обители, но сейчас это желание стало всеобъемлющим.

Неожиданно в ответ на это какая-то самовольно появившаяся новая часть его сознания вдруг стала сопротивляться сильной эмоции сбежать. Уго опять подумал о сумасшествии, крепко зажмурился и снова открыл глаза.

Противоречие не исчезло, желание не пытаться бежать осталось. И оно неуклонно росло, расширяя свои размеры в сознании, отвоевывая пространство у привычного, свободолюбивого чувства возмущения, которое обычно полностью затмевало разум мексиканца, когда его каким-то образом ограничивали в правах, насильно запирали в тесные рамки.

Бедняга не узнавал сам себя – его сознание слегка раздвоилось. Одна часть трепетала в безусловном желании немедленной свободы, а другая, новая, пока еще малая часть, требовала подумать, спокойно разобраться, и, главное - призывала действовать именно спо-кой-но, т.е. остыть и использовать несвободу… для удобства раздумий. Уго что-то подсказало почувствовать себя собственным судьей, и ему обязательно надо было принять решение самому - какой части своего сознания потворствовать. Мексиканец незаметно для себя начал сжимать и разжимать кулаки, как будто его пытали.

«Я балдею…», - так коротко отозвался Уго на происходящее в голове, парализованный новыми ощущениями, он выбрал отстраниться от выбора.

Тогда что-то или кто-то внутри него, словно поняв, что хозяин тела отказывается брать управление на себя, стало рассуждать вместо него, – «Завтра, наверное, как обычно, следовало бы сначала сильно повозмущаться на незаслуженное пленение… немного… «для приличия», чтобы не терять лицо, и только затем принять смиренный вид, как бы подчиняясь силе… но, конечно, затаив приятное злобное чувство и спрятав эмоции до лучших времен… а уж на свободе с удовольствием разрядимся в удобном месте при подходящем случае на том, что попадется под горячую руку…», - это выглядело словно команда, как надиктованный план действий.

Еще день назад Уго легко бы принял такой план, но сейчас ему совсем не понравился подсказанный ход рассуждений, а чувство мести странным образом не желало распыляться на «что попало». «Нет, это не даст удовлетворения», - вежливо подумал Уго – это он знал теперь наверняка. Мексиканец даже не заметил, что уже ведет шизофренический внутренний диалог.

Если бы кто-то за ним сейчас наблюдал, то не замечал бы никаких изменений, кроме методичного сжимания и разжимания пальцев рук.

А тем временем внутри мексиканца шел процесс. Образно можно сказать, что противоречивый участок сознания Уго, не желаюший бежать, постепенно становился как бы разумной головкой наведения для накапливаемой им ярости. И поиск цели для «головки наведения» постепенно превращался в смысл будущей жизни временного заключенного.

«Уго Дорадо, не сходи с ума», - в этот раз мысленный посыл выглядел просьбой. Он не чувствовал себя испуганным, и это тоже было странным – ведь неизвестность его всегда пугала, а тут внутри него самого происходит что-то необъяснимое, а он только наблюдает. Захотелось немедленно упростить понимание жизни до привычного хочу-не хочу, тряхнуть головой и сбросить наваждение, но он почему-то так и не сделал этого движения головой, а как зачарованный покорился происходящей трансформации сознания и продолжил отстраненно ждать, что будет дальше.

Если бы сейчас его попытались растормошить, то вряд ли это удалось бы, и со стороны он бы выглядел полным тормозом с невнятным поведением, хотя внутри него продолжали бы идти бурные процессы, внешне совершенно не заметные...

Тело мексиканца уже давно не меняло своего положения, но он не замечал неудобств по этому поводу. Постепенно в голове сам по себе, ускоряясь и замедляясь, закрутился калейдоскоп из, казалось бы, не связанных между собой воспоминаний. В какой-то момент Уго заметил, что связь в воспоминаниях всё же есть - ему припоминались его добрые дела, искренние поступки и безкорыстные помыслы, которые в свое время не нашли отклика у окружающих, вернее, ему тогда так казалось. Он вспомнил, что такая несправедливость вызывала у него неизменные приливы обиды и раздражения, отбрасывавшие в замкнутость.

Перелистывая сейчас свои добрые и безкорыстные поступки, Уго вдруг почему-то критически отнёсся к самому себе тогдашнему, и ему, не без удивления, стало отчетливо видно, что он зря обижался, напрасно ожидал почета и уважения, как бы в уплату за благородство, - «Страшно подумать – а ведь эти мгновения добрых дел и были тем самым настоящим Уго, а вся другая моя жизнь была тенью жизни», - при таком озарении мексиканец вдруг вспомнил себя мальчиком. Тут же вернулся наивный детский взгляд на Мир, как на райское место, когда всё подвластно, всё ради тебя, и хочется всё обнять, всё принять, примерить, попробовать, хочется всему верить, всё воспринимается сплошной доброй игрой и приключениями в доме родных и близких, когда заботы приятны, жизнь вечна, а трудности лишь для развлечения среди друзей… сказочно, прекрасно, - «Как хорошо…».

«И вот я здесь», - земное притяжение из нового участка сознания осадило его взлет, - «В полном идиотизме. В ожидании судимости. Позор семье. Пятно на репутации. Клеймо уголовника. Детям в анкету…».

Последняя мысль несколько привела в чувство, и даже сонные глаза прояснились. Оглядев камеру, Уго сконцентрировался на двери и быстро принял первое осмысленно-твердое решение с момента конфликта с полицией на дороге, когда потеря контроля над собой чуть не привела к драке с водителем грузовика, нагло протаранившем автомобиль его жены на глазах полиции, а дальнейшее развитие событий выбило почву из-под ног несчастного отца семейства и привело к полной потере уверенности в себе.

Он и сейчас не помнил, как оказался в наручниках внутри полицейской машины, но отчетливо зафиксировал жесткий и насмешливый взгляд офицера полиции, который отдавал приказы.

«Это точно недруг», - такова была первая осмысленно-твердая мысль Уго. Отныне он решил жестко метить всех своих врагов, которых сможет распознать, и заносить их в личный черный список. Этот «белый» полисмен стал первым в этом недобром списке. За то, что именно он проводил допрос, за то, что именно он задавал странные вопросы.

И в «прошлой жизни» Уго не был настолько добродушен, чтобы забывать обиды, но помнил обидчика совсем не долго - это было не важно, ведь разрядиться можно было на кого попало, так было удобнее. Сейчас же кое-что изменилось. Уго решил, что с этих пор тот, кто обидел – тот и будет наказан и надо только хорошенько запомнить врага для возмездия, - «Этот малый достоин моего тщательного внимания», - это и было «первым твердым решением» мексиканца за прошедший день, а может и за неделю... или даже за месяц. Таким образом «головка наведения» захватила эту цель, и Уго немного успокоился.

Но внутренние трансформации не закончились, мысленный процесс продолжался. Напряжение от злости, которое обычно должно было бы притаиться и затем плавно перейти в силу будущей мести, сейчас так же плавно переходило во что-то совсем другое. При этом Уго испытывал странное чувство наслаждения от того, что он неожиданно хорошо справляется со своими мыслями, от того, что может делать умозаключения. Новое приятное чувство захотелось не потерять и даже развить, поэтому он не вмешивался в процесс перетекания энергии злости в холодную силу мысли.

Но это длилось не долго. Уго Дорадо переоценил свои физические возможности. Его организм был не привычен к таким трансформациям энергий и неожиданно отозвался болью в старой ране ноги, почти одновременно заболела затекшая спина, а когда он попытался сменить позу, его голова возмутилась свинцовой болью. Уго почувствовал себя стариком - казалось, что тело выдало все накопившиеся претензии разом. От неожиданности мексиканец пал духом – теперь он по-настоящему испугался из-за того, что станет больным и безпомощным в тюрьме и не сможет за себя постоять. От этой мысли у него неприятно отозвалось ледяным холодом в «солнечном сплетении».

«Не сдамся», – это упрямое утверждение само по себе промелькнуло в голове. Не сдаться в том смысле, что будет выкручиваться согласно обстоятельствам. И, не обращая внимания на слабость и боль, он перевернулся на живот. Неожиданно Уго стало стыдно - он вспомнил своего брата, оставшегося в Мексике и упорно трудящегося в родной стране, пытающегося выбраться из нищеты, - «Хотя мог бы временно оставить родителей и рвануть за большими деньгами на север, как сделал я». Невероятно, но только сейчас мексиканец отдал должное брату, признался себе, что брат «ползет» несмотря ни на что, не предает родителей, живет честно… и не хнычет, даже пытается помогать ему…

«Боже, а ведь я завидую ему… и всегда завидовал, хотя старался придать брату образ неудачника», - такая мысль, казалось, вынырнула из самой глубины подсознания, выждав удобный момент, и обратно ее уже было не загнать. Уго явно не понимал, что с ним происходит. Было ощущение, что неведомое всё больше придавливало, вминало его. Он даже привстал, недоверчиво проверяя свободу движения, и снова рухнул. Сил сопротивляться обрушивающимся откровениям и нарастающим болям совсем уже не было. Еще немного и его бы начало нервно трясти, но от нервного срыва Уго спасло то, что он не стал сопротивляться никаким текущим мыслям, а смирился и поэтому смог чуть расслабиться. Заснуть он, конечно, не смог, но всё же впал в некоторое забытьё. У него оставалось несколько часов на отдых.

А в это время почти по соседству с камерой, в том же здании, где лежал в отключке Уго Дорадо, сидел офицер полиции с каменным лицом, мучаясь не бессонницей, а собственным безсилием. Прищурившись, он смотрел в монитор на спящего Уго и пытался осознать, насколько талантливо этот мексиканец врёт, - «Задержание и допрос не прояснили ничего, нужный «объект» по-прежнему растворен в пространстве, не понятна даже логика исчезновения «объекта» – пропал и всё, а единственный «хвост» – это смартфон из дома мексиканца. При этом чертова «фасоль» (фасоль [англ. bean] – презрительная кличка мексиканцев по названию блюда), похоже, просто спокойно и нагло дрыхнет в камере, а я стерегу его сон», - размышлял офицер. А ведь утром ему предстояло сделать доклад «старшему», который сейчас тоже отдыхал и просил не безпокоить, пока не станет хоть что-то ясно. А ясности-то как раз и не было, более того – не было даже предположений, что делать, кого пытать дальше. И это было для офицера самое неприятное - практически поражение. «А успешный боец не должен тупо терпеть поражения, зато должен превращать даже поражения в победу, иначе - этот боец обречен», - такова была одна из жизненных установок этого офицера.

«Так и не терпится как следует прокрутить этого дурня», - потирая с усилием руки подумал каменноликий офицер полиции, глядя в монитор на тело спящей жертвы, - «Даже, если бы это не помогло».

Продолжение - http://victormiroshkin.blogspot.ru/2016/04/32.html