Дар. 41 часть

Виктор Мирошкин
Дар. 41 часть

Ранее - http://victormiroshkin.blogspot.ru/2016/04/40.html

Как только Фред Слейтер исчез за дверью кабинета, Генри Вилдинг тут же вспомнил про завтрак - утренние неприятности отняли силы, и надо было уже хорошенько подкрепиться. А заодно захотелось поразмышлять про существующую систему работы самого высокопоставленного персонала в своей компании.

«Похоже, что схемка-то устарела», – иронично подстегнул себя Генри, но тут же и успокоил, - «В принципе, пока ничего страшного не произошло, но пора, пора… Не зря же мне почудилась подстава со стороны команды экстремалов-разведчиков. А уж плохая работа Фреда Слейтера – явный сигнал некоторого застоя и… ленится народ… к тому же... мыслится нам, что… м-м, как ни крути, а этот «господин» Слейтер постепенно оказался связан со слишком многими важными ниточками жизни нашей компании... Да уж… такое положение вещей несколько опасно – вдруг несчастный догадается пошантажировать меня в свою пользу. Нельзя же зависеть от настроений этого довольно неглупого человека. Хм. Странно, однако, что до сих пор меня это не безпокоило. Хорошо еще, что пока всё вполне поправимо…».

Удобно откинувшись в кресле, Генри закрыл глаза и тут же начал выстраивать новую схему своей топ-команды, продолжая по ходу объяснять самому себе, зачем это надо делать, - «…Возникающая зависимость от кого бы то ни было должна пресекаться на корню… Нельзя откладывать реформу своей власти на потом... Интересно – интересно… заодно оживим, ускорим все процессы…».

Генри увлечённо заёрзал в кресле, с удовольствием раскручивая фантазии в области обожаемых им игр с персоналом, «оловянными солдатиками». Но его приятные размышления прервал селектор на столе, сообщивший голосом Лизы о стремительно прибывшем завтраке.

Фантазёр поморщился. Два приятных для Генри Вилдинга события столкнулись во времени, и победила физиология, то есть голод, который заставил хозяина кабинета распорядиться пропустить еду. Последовала процедура появления официанта со столиком на колесах…

А в это время, не очень далеко от города Нолэнд, беглец Энтони Грибо, рано проснувшийся в лагере индейцев, пребывал в отличном расположении Духа. Утро беглеца началось коротким комплексом упражнений, проведённом прямо внутри вигвама. Удобный походный умывальник позади шатра со свежей водой помог смыть остатки сонливости, прояснив голову. Принять душ пока не представлялось возможным, но гость племени принимал это неудобство, как неизбежность, чувствовал себя вполне отдохнувшим, словно находясь в отпуске. Хотя всё еще не привык к индейскому лагерю. Зловещие сны прошедшей ночи не смогли испортить боевого настроения, хотя и настоятельно требовали продумать ответную реакцию. Ну и, конечно, на психику поддавливала продолжающаяся неопределённость с преследованием.

Отдохнувший беглец Энтони, главный виновник бурного всплеска различных шероховатостей в жизни Генри Вилдинга, президента успешной компании, был уже готов придумать еще ряд сюрпризов своим вероятным преследователям. Но сначала требовалось позавтракать, и беглец, одев темные очки и бейсболку, прихватив планшет, отправился на поиски пункта питания.

Оказалось, что это совершенно легко сделать, ориентируясь по вкусным запахам. Скоро он увидел двух индейцев в традиционных нарядах воинов, вышагивающих около костра с большим чаном. Три женщины в узнаваемой по фильмам индейской одежде суетились рядом.

Энтони не стал к ним приближаться, а постарался остаться незамеченным. Огляделся. Подумал, что, всё же, не стоило лишний раз бродить по лагерю, а лучше сейчас же вернуться в вигвам и дождаться приглашения на завтрак. В самом деле, не оставят же его голодным. А на увиденном костре вовсе не обязательно могла готовиться утренняя похлёбка для туристов.

Так он и сделал. Очутившись снова в своём вигваме, продолжая страдать усилившимся от аппетитных запахов голодом, Энтони, все же, не стал есть имеющиеся галеты и шоколад, прихваченные из отеля - решил не портить себе здоровье сухомяткой. Но маленький огонь в очаге по центру шатра с удовольствием разжёг и поставил на огонь чайник. И хотя было совершенно не ясно, когда будет завтрак, Энтони почувствовал, что долго ждать приглашения не придется.

Так оно и вышло – тихий голос внука шамана, раздавшийся почти над ухом, заставил вздрогнуть сидящего внутри вигвама беглеца. Появление парня рядом со входом в шатёр оказалось совершенно неслышным. А голос индейца снаружи почти пропел:

- День скоро придёт… он рядом… Проснувшийся, с добрым сердцем присоединяйся к воздающим благодарность за пищу и радость жизни. Если ты еще в поисках причин для благодарности – значит, ты еще спишь и только слышишь, что пища твоя уже ждёт тебя... Не оскорбляй гневом пространство, если опоздаешь принять радугу, ибо оскорбление превращает мудреца в дурака и отнимает у Духа его видение. Мир ждет тебя и хочет благодарно отразиться силой радости, которую ты сам излучаешь… не жди своё время умереть, не будь подобен тем, чьи сердца наполнены страхом ожидания смерти…

«Что происходит?», - с удивлением подумал Энтони и откинул полог.

Перед входом стоял действительно внук шамана. Он не улыбался, но лицо его выражало доброжелательность.  Видимо, вопрос в прищуренных глазах вылезшего на яркий свет из вигвама гостя был настолько явным, что индеец всё же улыбнулся. Затем пояснил своё раннее появление:

- Вы готовы позавтракать? Вождь приглашает Вас разделить с ним радость пищи... Или можно принести Ваш завтрак сюда.

Энтони был совершенно не готов прямо сейчас продолжить общение с шаманом или вождём, или с ними обоими, но интуитивно почувствовал, что сейчас надо следовать курсом предложенного течения, чтобы не растерять расположение и интерес к себе, поэтому уверенно сказал:

- Я готов. Один момент. 

Энтони нырнул в шатер за планшетом, решив больше не испытывать судьбу, оставляя его в вигваме. При этом быстро затушил костерчик прямо из не успевшего закипеть чайника. Через мгновение он уже был снова рядом с индейцем, ловко задернув за собой при выходе полог.

Внук шамана молча повернулся и двинулся уже известным маршрутом, всем своим видом выражая уверенность, что никакие расспросы сейчас неуместны.

Пока шли, Энтони размышлял о последнем сне со странным вороном, которого расценивал намёком на опасность, грозящую его близким. Эту ночную подсказку он принял всерьёз. Постепенно раздумья о семье плотно переплелись с раздумьями о Генри Вилдинге. Получалось тревожно и приходилось только надеяться на благоразумие и добрые чувства человека, который был замечен скорее в обратном.

Вспомнилась давняя некрасивая история, случившаяся еще в военной Академии, где они вместе обучались. И как тогда пришлось разруливать неприятности ценой временного разрыва нормальных отношений с сокурсниками. Воспоминание об этом неизменно огорчало Энтони. Так было и сейчас. Он даже непроизвольно встряхнулся всем телом, словно пытаясь сбросить с себя цепенящее наваждение…

Герой этой истории, «виновник торжества несправедливости», Генри Вилдинг еще в начале обучения сразу же попал в некоторую опалу. Осторожный и довольно скрытный парень казался с первого взгляда очень скромным и неуверенным, но выделялся странным спокойствием, граничащим с легкой надменностью. На фоне других кадетов, слишком показательно уверенных в себе, суетливых, но простодушных, Генри воспринимался непонятным молчуном с глубоким смыслом. Казалось, что он знает страшный секрет про каждого, но трусит сказать.

И открытый по натуре Энтони тоже держался гораздо спокойнее других сокурсников, но по причине настоящей уверенности в себе. Однако этот кадет не бравировал при каждом удобном случае надменной мудростью.

Со стороны могло показаться, что по темпераменту Энтони и Генри ведут себя очень похоже. Видимо, это и сделало их в глазах окружающих близкими по Духу. Ненавязчиво подталкиваемые людьми и обстоятельствами, незаметно для себя, они потихоньку сблизились.

Первые два года отношения этих двух кадетов одного курса были совсем простыми, на уровне симпатий, и их характеры только притирались. Парни присматривались друг к другу без особого доверия. А весь курс эти первые два года обучения жил едиными интересами, не делясь на отдельные группы по пристрастиям. Тем более, что программа обучения располагала к общему объединенному поведению.

А на третьем курсе случилось «это», словно лопнул долго зреющий нарыв – Генри вдруг раскрылся в новом свете. Ни тогда, ни сейчас Энтони не мог до конца понять, что послужило толчком для резкого преображения Генри. Только допускал, что, возможно, какая-то обида, всё же, повлияла на друга.

Произошедшее с Генри он стал рассматривать, как проявление нарождающегося у друга естественного офицерского желания стать лидером, но это желание, видимо, еще не было подкреплено у него внутренним стержнем. Нет, конечно, нельзя было сказать, что Генри был робок, слаб, не умён, не командир. Напротив, Генри был властолюбив, сообразителен, расчетлив, резок. То есть вполне обладал внешними чертами командира. Но в сумме его попытки притязания на власть были как бы противными что ли, если так можно сказать. «Веское слово командира» в его исполнении вызывало внутреннее отторжение не только у Энтони. Над Генри при отработке командного голоса даже иногда обидно потешались. И тогда Энтони, как другу, приходилось заступаться за него.

Возмущение же самого обижаемого обычно не заходило далее резкого, разящего ненавистью взгляда - Генри даже словом старался не отвечать обидчику.

Энтони знал, что выражает этот взгляд, обжигающий холодом презрения к жертве. Знал, что такой взгляд не простит обидчика. И именно отблеск этого взгляда стеганул по Энтони в кабинете Генри Вилдинга, заставив спешно уйти в тень.

Однако Генри не всегда вел себя одинаково и, стараясь, все же, показать себя с лучшей стороны, иногда пытался отличиться. При этом получалось у него несколько неадекватно.

Энтони же, как тактичный человек, в присутствии других старался не замечать несоответствий в поведении Генри – как-никак, а они числились друзьями. И только в товарищеских разговорах наедине Энтони делал осторожные замечания, пытаясь помочь Генри преодолеть ошибки.

Однако, по ответным реакциям, с грустью для себя, Энтони отмечал, как раз за разом из глубин внутреннего мира Генри проглядывало что-то тёмное, обманчивое и капризное.

«Как же сейчас это очевидно», - констатировал шагающий на завтрак беглец, понимая, что тогда подозрения в неискренности товарища гасились простой уловкой хитрого Генри – тот, хотя и реагировал обидчиво, но делал вид, что готов был прислушаться, всегда с лёгкостью уступал доводам товарища. «Наверное, его уступчивость меня и усыпляла», - подумалось сейчас бывшему кадету Военно-морской Академии Энтони Грибо.

А тогда, принимая всё исходящее от Генри за чистую монету, Энтони в итоге получил страшный урок – вдруг для него открылось, что Генри успел тайно измениться и уже давно начал ужасно ловчить, используя недоговоренности в писаных правилах поведения, позволял себе игнорировать негласные условности. Попросту говоря, Генри стал строить козни, начал подсматривать, подслушивать. Причем самое странное для Энтони было не в том, что Генри долго не говорил другу о своих тайных желаниях и совсем не приоткрывал замыслы, а то, что Генри с ним, всё же, поделился тайной. Вернее, туманно похвастался перед ним, что «поймал удачу за хвост, нащупал рычаги скрытого управления успехом».

Тот вечер откровения стал для Энтони шоком, когда Генри неожиданно, в «личное время», дающее возможность, как обычно, уединиться и обсудить прошедший день, вдруг поделился с ним новостью о том, что сможет получать всё, что захочет. Просто по своему желанию. Более того, он проговорился, что уже получал кое-что от кое-кого только благодаря своему замечательному уму.

Недоумевающий Энтони тогда искренне попытался понять, что имеет в виду Генри, и со всем вниманием отнесся к сообщению товарища. Видимо, вспышка откровения одного и тщательное внимание другого вошли в резонанс, и Генри, что называется, понесло.

Выяснилось, что этот хитрый кадет еще на втором курсе организовал для себя скрытые мелкие услуги от некоторых первокурсников, незаметно подчинив их себе с помощью компромата, собранного на них заранее. Бедняги попросту стали исполнять секретные приказы «хозяина». Далее он вошел во вкус и стал тайно составлять компромат на всех, кто попадался в его поле зрения. В итоге у него накопились тайные записи, как бы досье, которые он успешно прятал в библиотеке.

Генри смеялся, что в попытках скрыть свои проколы, многие кадеты поддавались на простой шантаж, увязая еще глубже. И обязательно делали то, что от них требовалось. На третьем курсе, по его словам, стало еще более «весело» - Генри уже дотягивался тихим шантажом до родственников кадетов.

В конце концов, обрадованный нащупанной скрытой властью, Генри не смог удержаться и побравировал своими достижениями перед «уважаемым другом» Энтони, надеясь получить одобрительное признание своего превосходства над жалкими простаками.

В тот момент Энтони слегка растерялся – ему показалось, что друг шутит. Но в ответ на удивление, на возглас «не может быть», Генри еще порассказал правду о том, как у него появились новые красивые и дорогие часы. И это не был, как он говорил ранее, подарок матери. Часы были куплены на деньги, полученные в результате сложной комбинации - за порчу личного имущества одного из ненавистных Генри насмешников, скрытно проделанную кадетом-первогодком под угрозой расправы, этот же «вредитель имущества» был вынужден в итоге сам откупаться от неведомого ему «братства справедливого возмездия». Под угрозой разоблачения. Причем держали «вредителя» на коротком поводке свои же сокурсники, тоже подговоренные Генри. По сути, Генри чужими руками отомстил за свои обиды, при этом получив еще и денежную прибыль. А участники некрасивого сговора оказались надолго у него в руках, благодаря цепи собственных неблаговидных поступков.

И стало тогда для Энтони понятно, что перед ним ловкий манипулятор, который числится другом, и есть придуманное им какое-то фиктивное «братство справедливого возмездия».

Вопрос, «а я тоже в твоих разработках?», возник сам собой.

На что кадет Генри, шуточно вытянувшись во фронт, козырнул и с улыбкой ответил, что друзей не предает.

Это заявление несколько обезоружило. Не зная, что делать, шокированный открывшимся ужасом, Энтони тогда поспешил завершить разговор.

Несколько дней он пугал своим молчанием друга Генри. Наконец, решение созрело – Энтони предложил товарищу перестать заниматься неблаговидными делами в обмен на продолжение дружбы между ними.

Генри быстро согласился, попросив никому не говорить об этом, и даже показательно уничтожил тетрадь с записями, которую Энтони из-за отвращения читать не стал.

Ситуация была совершенно патовая – следить за Генри было предательством доверия и дружбы, молчание было предательством по отношению к другим кадетам. Нельзя было и путать карты Генри, не зная их. Оставалось только надеяться на благоразумие самого Генри. Но на это уже было мало надежды.

Постепенно некоторые кадеты стали сторониться Энтони явно по причине его дружбы с Генри. Да и сам Энтони уже опасался ненароком услышать чужую тайну, чтобы впоследствии без вины не прослыть стукачом, шантажистом или манипулятором.

Хотя в дальнейшем Генри и не был замечен в явных махинациях, вел себя не вызывая подозрений, как обычно, такое состояние дружбы становилось угнетающе неприятным. Тайна Генри становилась тяжелым грузом тайны Энтони, даже от отца. Так и тянулось вплоть до окончания Академии.

Теперь-то Энтони понимал, что друг Генри и не думал прекращать свои делишки, а просто стал еще более осторожен.

А также, по прошествии лет стал ясен механизм собственной душевной слепоты - в результате многих сеансов «общего понимания», «друг Генри», «душевно» делящийся с «другом Энтони» своими потерянными детскими надеждами, ловко пленил обманчивой искренностью доверчивого товарища. Заставил испытывать в то время сочувствие к его несчастьям. И в результате в Душе Энтони сами собой всегда находились оправдания поведению «друга Генри» - «Страдальцу» ведь пришлось не сладко с потерей отца, особого достатка в его жизни не было, и, по сути, первым настоящим и единственным другом, по его словам, был «друг Энтони».

«Как это было наивно», - подумал сейчас Энтони, поглядывая на спину впередиидущего суховатого индейского парня, - «До меня тогда не доходила истина, что другой человек - не я, и он не обязательно пользуется теми же моральными устоями». Энтони в такт шагам покачал утвердительно головой, соглашаясь сам с собой, и тут же усмехнулся мысли, что наивность не растерял с годами - спустя много лет «друг Энтони» снова припёрся проверить, как «друг Генри» вдруг изменился в лучшую сторону.

Так в раздумьях Энтони и не заметил, как уже пришли к знакомому домику на поляне у озера. Последней мыслью о той истории были вспомнившиеся слова отца, когда Энтони, всё же, поделился с ним про делишки Генри, но уже после окончания Академии: «Говорят, что возможность злоупотребле­ний возникает везде, где молодые люди получают власть над сверстниками». Эта мысль отца не оправдывала Генри, но заставила тогда же основательно поразмышлять над человеческими отношениями в коллективе в принципе, вообще, абстрактно.

Очнувшись от воспоминаний, беглец увидел, что их никто не встречает на этот раз. Неожиданно молодой индеец направился мимо дома шамана или, может, вождя (чей это дом было пока не ясно) по знакомой тропе к озеру, видимо, к знакомой беседке у воды.

Продолжение - http://victormiroshkin.blogspot.ru/2016/04/42.html